Ну, Аннимо, я тебе это еще припомню!
Дай только поправиться…
С этой мыслью, значительно успокоившей мою совесть, я плавно погрузилась в пучину сна…
Проснулась я в тишине и первое, что увидела, – встревоженное и уставшее лицо Милы. Заметив, что я очнулась, она поправила сложенное у меня под головой одеяло. Я перевела взгляд наверх и увидела, что лежу в наспех сооруженном шалаше, а постелью мне служит нарубленный в ближайшем лесу лапник, покрытый одеялом. Снова посмотрев на Милу, спросила:
– Сколько я спала?
– Ты лучше объясни, как тебе удалось выжить?! У тебя был жуткий ожог почти до костей! А спала ты часа четыре.
– Да… – Я попыталась привстать, но алхимик заставила меня лечь обратно.
Только сейчас я заметила, что валяюсь раздетая до пояса, а вся грудь – от ребер и до ключиц – замотана чистыми белыми полосками ткани.
– Это что, ожог был ТАКИМ???
– Ну, в общем-то, да. В том месте, где в тебя ударила молния, рана была очень большой. Вокруг – намного слабее, но я решила обработать все сразу.
– Отлично, отлично… – рассеянно пробормотала я. Потом огляделась в поисках своей одежды. – Мил, где мои тряпки?
– Да здесь где-то валялись. А зачем они тебе?
– Восстановить хочу.
Она на миг перестала копаться в своей сумке и вопросительно взглянула на меня:
– Ты и одежду умеешь восстанавливать?
– Да, – ответила я, пожав плечами и поморщившись от боли в груди. Но теперь было терпимо.
Алхимик еще немного покопалась в своей сумке и наконец-то извлекла оттуда мой изодранный и в некоторых местах прожженный камзол и почти целый плащ. На вопрос о рубашке она смущенно потупилась и сказала, что ее пришлось порвать на бинты. Ну и фиг с ней.
Я провела ладонью над камзолом, возвращая ему первозданный вид. А после того, как проделала подобную процедуру с плащом, Мила, немного смущаясь, протянула мне сложенную белую блузку со шнуровкой на груди.
– На, возьми. Это у меня запасная. В конце концов, это я твою порвала…
– Спасибо, – улыбнулась я и начала было одеваться, но Мила остановила меня:
– Прежде я осмотрю твою грудь.
– Я думала, что ты алхимик, а не целитель.
– Да ладно, – отмахнулась она. – Каждый алхимик должен быть неплохим целителем.
– Это еще зачем?
– А кто знает, что у него в следующий раз рванет во время очередного эксперимента? – ответила вопросом на вопрос Мила.
Мы переглянулись и рассмеялись.
– Чувствуется, по опыту знаешь.
– Еще как… Ладно, давай я тебя размотаю… Нет, ну ты посмотри… – пораженно выдохнула Мила, когда, справившись наконец-то с моей «упаковкой», вместо ожога третьей степени узрела только ярко-розовый круг почти зажившей кожи. – Похоже, что перевязка тебе не нужна…
Камилла отвернулась от меня и начала быстро собирать свою сумку. Я почувствовала что-то неладное и придержала ее за плечо.
– Постой!
Девушка вырвалась, глядя на меня, как на чудовище:
– Ты не человек? Кто ты? Оборотень?
– Мила, я человек, клянусь тебе. Просто очень и очень необычный.
– Не понимаю… – Она уселась напротив, притянув колени к груди, и, глядя на меня карими глазами из-под черной челки, спросила прямо: – Кто же ты тогда?
Я глубоко вздохнула и выложила ей все. И то, что я Путешественница, и почему на мне все раны затягиваются, и прочее и прочее… Камилла слушала не перебивая, а когда я закончила, тихо уточнила:
– Получается, что у тебя есть близкие, но ты их видишь очень редко, потому что должна помогать разумным существам в разных измерениях?
– Ну, в общем-то, да…
– А твои родные знают, кто ты?
Я покачала головой:
– Нет. И вряд ли когда-нибудь узнают… Они бы этого никогда не поняли…
– Да… У меня родители такие же. Я ведь из очень известной и влиятельной семьи. Меня все детство заставляли ходить в дурацких платьях и туфлях на высоких каблуках, учиться вышивать и прочей ерунде… А потом, когда в четырнадцать лет они решили меня выдать замуж за нашего сорокалетнего соседа, мотивируя тем, что это упрочит положение нашей семьи, я попросту сбежала. Настоятель Храма Семи Дорог сделал из меня алхимика. Правда, за три года я у него переколотила сколько пробирок и всякой ерунды! Зато совершенно случайно получила смесь, которая при соприкосновении с воздухом дает эффект взорвавшегося огненного шара приличной мощности, – гордо резюмировала она.
Я представила, какими же методами проб и ошибок была получена сия чудодейственная смесь, и усмехнулась. Засмеяться в полный голос мне не позволил еще не до конца заживший ожог.
– Мила, я тебя хочу кое о чем попросить.
– Да?
– Сохрани все то, что я тебе сказала, в тайне. Пожалуйста.
– Да я-то ничего не скажу, но как мы объясним твое чудесное исцеление остальным? Они ведь далеко не глупы и сразу сообразят, что здесь что-то нечисто…
– Да… – Я задумалась, а потом в голову пришла совершенно потрясающая идея. В том смысле, настолько она была простая. – Мил, а давай ты скажешь, что у тебя в сумке завалялся чудодейственный бальзам, который в рекордные сроки заживляет раны. Только было его у тебя очень мало – вот на меня весь и истратила…
Камилла с сомнением посмотрела на меня, прикидывая, прокатит ли такая авантюра, но в конце концов решила, что сойдет.
Из шалаша я выползла минут через двадцать – пока оделась, пока прикинула, насколько страдающей мне стоит показаться, но потом посчитала за лучшее вести себя естественно. В итоге, когда я выглянула на свет божий, моему взору предстала оригинальная картина.
Как выяснилось, мы только переместились к самой кромке леса, но остались на том же самом поле, где я с переменным успехом отбивалась от вконец обнаглевших молний. Улечься ребятам на землю я посоветовала весьма кстати – в том месте, где был воздушный щит, все, что выступало над поверхностью больше чем на пятьдесят сантиметров, было аккуратно подровнено – скорее всего, щит настолько прогнулся, что срезал верхушки кустарника, словно косой.